— Или еще раньше, — закончил за него мысль адмирал, — да, навели мы страху на местное население. Ладно, свободен.
А спустя еще час Леха расположился в доме местного хозяина города, где уже однажды бывал под видом начальника охраны купеческого каравана. «Обещанный караван я в конце концов привел, — усмехнулся Леха, рассматривая из окна хищные носы триер, пришвартовавшихся у местного пирса, на палубах которых копошились моряки и морпехи, — только с товарами проблема. Торговать нечем».
Организовав оборону со стороны суши и по реке, адмирал приказал отправить гонцов обратно к соединению квинкерем за новостями и вверх по реке разведчиков на биреме. Затем разрешил своим войскам немного отдохнуть, заняв все пустующие дома Хамора.
Весь остаток дня дозоры, курсировавшие по окрестностям, докладывали, что конница противника на другом берегу ведет себя спокойно и к переправе не готовится. С этой стороны тоже пока все тихо. Ни солдат Палоксая, ни воинов Аргима в поле зрения не появлялось.
— Ну вот и отлично, — рассудил адмирал, заваливаясь на удобную кушетку, которую местный градоначальник не успел прихватить с собой, — первый пункт взят. Можно отдохнуть. Здесь и подождем гонцов от Аргима. Скоро должны уже быть.
Первым делом, после того как флагманская квинкерема уткнулась в песок на побережье Апулии, благополучно проделав обратный путь, Федор заглянул к коменданту гарнизона, а потом посетил небольшой каменный домик на горе, где жила в тайне от всех его семья.
Чайка не раз подумывал о том, чтобы перевести ее в другое место, но ситуация на всех италийских фронтах постоянно менялась и не было такого места, где семья была бы в абсолютной безопасности. А о том, чтобы отправить Юлию с ребенком в Карфаген, не объяснившись с Ганнибалом, не было и речи. Там дочь римского сенатора сразу же могла стать заложницей или разменной монетой в играх политиков. После недавних событий в ставке Иллура командир двадцатой хилиархии решил держать Юлию как можно дальше от этого, но в глубине души боялся, что с ее римским прошлым это будет очень трудно.
— Ты приехал! — золотоволосая Юлия бросилась ему на шею, обвив ее руками и одарив Чайку поцелуем.
Федор долго держал любимую женщину в объятиях, даже оторвав от пола. Она показалась ему сейчас пушинкой, — столь невесомым был этот хрупкий стан.
— Я решил навестить тебя и сына, — проговорил Федор, выпуская наконец любимую женщину из своих объятий, — прежде чем двинусь в глубь страны.
— Ты так сразу уедешь? — насупилась Юлия, отступив на шаг.
— Я должен увидеть Ганнибала, — сообщил Чайка, осматривая каменные стены и низкий потолок жилища, в котором мог бывать так редко, — у меня к нему есть важные новости.
— А твой Великий Карфагенянин не может подождать пару дней? — улыбнулась Юлия, указав в сторону спальни, на пороге которой застыл мальчуган в белой тунике, — ведь по дороге тебя мог задержать шторм.
— На пару дней вряд ли, — пробормотал Федор, сломленный очарованием рыжеволосой красавицы, — но на один вечер, я думаю, можно отодвинуть нашу встречу. Война подождет.
Он скинул с себя доспехи и, подняв Юлию на руки, унес в дальнюю комнату.
На утро Федор тоже не сразу вскочил на коня. Не смог отказать себе в удовольствии позавтракать с Юлией и сыном во внутреннем дворике, скрытом от посторонних взглядов. Чтобы никто не досаждал Юлии лишними расспросами, Чайка специально выбрал такой глухой уголок побережья. Отдельно стоящий дом, принадлежавший до войны какому-то апулийскому купцу, был окружен небольшим парком и стеной. В усадьбе Федор постоянно держал пятнадцать вооруженных охранников из людей, которых нанял и отобрал лично. Доступ на территорию был разрешен только ему. А в случае опасности командир охраны, финикиец, должен был вывезти Юлию в небольшое временное убежище в горах в глубине Апулии и сообщить об этом Федору.
— Как ты тут поживаешь, любовь моя? — спросил Федор, наслаждаясь после бурной ночи соком из плодов персика и свежими лепешками.
Юлия в облегающей тунике сидела в плетеном кресле напротив и, отщипывая по одной ягодке, поедала спелый виноград, целый поднос которого высился прямо перед ней. Иногда она кормила виноградом сына, то и дело подбегавшего к маме. Тот играл в углу двора в войну, небольшим деревянным мечом рассекая росшие там кусты.
Проглатывая спелые ягоды, мальчик, поглядывал на взрослого мужчину, которого мать уже давно представила ему как своего настоящего отца. Но в долгие разговоры не вступал. Говорил он нехотя, и слова, которые мальчуган мог произнести, были на латыни, на которой говорила сама Юлия. Она не раз просила Федора привести ей учителя финикийского, но Чайка пока не торопился. Язык она всегда выучить успеет, девушка умная. Да и лишних людей сюда пока нельзя пускать. В душе он больше беспокоился о том, как рассказать о своей тайне Ганнибалу и о возможных последствиях этого разговора.
Глядя на своего сына, который уже понемногу привыкал к нему и новой жизни, Федор раздумывал о том, что никак не может примириться с тем, что его сын носит имя врага. Ведь мальчугана по-прежнему звали Марк Акций Памплоний Младший. Однако, кроме Юлии и его самого, никто об этом не знал. И вчера ночью Федор предложил дать ему новое имя. Юлия обескуражила его быстрым согласием и тут же поинтересовалась, какое имя он хочет дать мальчику.
Чайка был озадачен. Он настраивался на долгие разговоры и не был готов к столь быстрой победе. А о том, как назвать сына еще даже не думал. В конце концов, Федор пообещал в ближайшее время предложить Юлии пару вариантов из обширного списка финикийских имен. Юлия согласилась.